Со своим привычным конвоем я объехал всю первую линию укреплений. Правый фланг был очень устойчив. Он опирался на древо — земляной форт, выглядевший в плане как звезда Давида. Далее тянулась линия насыпного бруствера, прикрывающего моих стрелков до середины груди. С определенными интервалами брустверы перемежались редутами, в которых и были сосредоточены пушки. Разумеется подходы к редутам были защищены рогатками и рвами.

Для быстрого отхода на запасную позицию, через овраги и речку Тарку было понастроено много широких мостиков.

Время тянулось как патока. Периодически прибывали вестовые от дозоров и сообщали о действиях противника. Как выяснилось, последние части десанта, высадились спустя четыре часа после авангарда. Настолько сильно растянулась масса войск. Впрочем, Крылов наоборот счел, что это очень организованная высадка. И уложить сплав десятитысячной армии в четырех часовой интервал это просто вершина логистического мастерства. Причем орловские за это время успели навести мост и переправить конницу с левого берега. Интересно, кто там у фаворита такой грамотный? Мне бы пригодился такой офицер.

Наконец после полудня на поле перед речкой Таркой начали выходить колонны полков. Кавалерии было мало. Только лейб — гвардия блестела своими кирасами, а легкой конницы видно не было совсем. Это могло означать только одно — Орлов таки отправил свою конницу в обход Павлово, уверовав в свой неминуемый успех. А на этом, обходном пути их уже поджидает все мои казаки и инородцы числом в четыре тысячи, да ещё полторы, драгуны Куропаткина с легкой артиллерией. Так что в исходе схватки я не сомневался.

Это был классический русский засадный полк. Прямо как на Куликовом поле. Эта мобильная часть моих сил должна была ударить по пехоте противника с тыла, в момент когда они увязли бы в штурме Павлово.

Внезапно мои размышления прервал рокочущий грохот крупнокалиберных орудий и поле перед нашими позициями заволокло дымом. По утвержденному плану первая часть боя была в ведении Чумакова, и он сам решал когда начать стрелять. Так что я сейчас, стоя на пригорке, был только зрителем. И дым сгоревшего пороха не мешал видеть как облачка разрывов «картечных гранат» накрыли походные колонны противника.

Да, в этом мире английский капитан Генри Шрэпнэл не станет отцом нового убийственного типа боеприпаса. Так что название пришлось выдумывать исходя из функционала.

По сути ничего особенного в шаровой шрапнели не было. И до Генри готовые поражающие элементы загружали в полость обычной пушечной гранаты, но только англичанин догадался эти пули внутри полости фиксировать. В ход шли смола, сера, канифоль и прочие вяжущие ингредиенты. Фиксация исключала хаотичное изменение центра тяжести снаряда и преждевременное срабатывание порохового заряда от сильного нагрева трущихся внутри гранаты пуль.

Обоз, приплывший из Казани, порадовал меня грузом в несколько тысяч готовых шрапнелей для пудовых и полу — пудовых единорогов. На пушки меньшего калибра я такой боеприпас не заказывал. И вот теперь, наблюдал как совсем не дешевые снаряды разрываются в воздухе над батальонными колоннами противника.

В подзорную трубу было хорошо видно как начали падать на землю пехотинцы, и как переполошились командиры подразделений. Понять их было можно. На дистанции в версту ожидали прилета ядра, но никак не заряд убойной картечи. А она все прилетала и прилетала четыре раза в минуту.

Наконец колонны начали перестраиваться в линии. Кроме тех, что двинули в обход Павлово, поперек линии оврагов и ручьев. Маневр этот был тоже понятен и предсказуем. Конфигурация рельефа диктовала и линию атаки, и позиции для обороны.

Пехота Орлова выстроилась для атаки и в разрывах линий развернулись пушки фаворита. Огонь моих единорогов тут же был перенесен на них, и завязалась дуэль. Четырех — шести фунтовая артиллерия противника были неэффективны против моих, укрытых брустверами единорогов. А вот стоящие в чистом поле расчеты вскоре стали терять людей от разрывов шрапнелей над позициями и от ядер, что время от времени попадали в станки пушек, разнося их в щепы.

Тем временем плотные ряды пехотинцев приблизились на дистанцию для первого залпа пулями Нейслера. Ряды моих солдат тут же скрылись в клубах сгоревшего пороха. Но и орловские тоже остановились и дали залп. Насколько он был эффективен я узнаю позже из докладов командиров рот и батальонов. Но сам факт меня неприятно удивил.

Баташов конечно, покаялся мне, что был вынужден сделать пулелейки по приказу Орлова. Привести их в негодность у него тоже не получилось — уж больно примитивное устройство. Да и над душой постоянно стояли контролеры от фаворита. Так что наличие новых пуль в боекомплекте противника я предполагал, но не думал, что он успеет переобучить рядовой состав для более менее точной стрельбы на дальнее расстояние.

А тем временем перед рядами моей пехоты начал разгораться огонь излюбленных Крыловым огненных заграждений. В Муроме именно этот трюк позволил эффективно отразить атаки многократно превосходящего противника. Почему бы и не повторить, коли у врага нет контрмеры?

Как оказалось контрмера у Орлова нашлась. Стоило только начать разгораться дровам, как в промежутки между пехотой выплеснулись кирасиры лейб — гвардии. Артиллерия на них среагировала поздно, увлеченная контрбатарейной борьбой. А моя пехота не стала для гвардейцев непреодолимым препятствием для того чтобы на рысях пронестись вдоль линии костров и веревками с трехлапыми кошками на концах развалить и растащить разгорающуюся древесину.

— Ах, что делают бестии! — рядом заволновались Никитин с охранниками

Разумеется, с десяток кирасир полетели на землю от ружейного огня. Но свою работу они сделали. После их рейда сплошной линии костров не стало. А отдельные очаги возгораний больше не могли помешать атаке екатерининских солдат. И после нескольких мало результативных залпов, теряя людей от ответного огня, солдаты регулярной армии ринулись в штыковую.

Две ужасные новости прибыли в блистательную столицу российской империи в один день. Высшее общество тревожено перешептывалось. Смерть возможного симпатизанта императрицы Потемкина и гибель семеновцев в битве при Муроме.

Поминки проводили в Царском селе в узком кругу. В Малом зале собрались только самые близкие соратники — Чернышев, Суворов — старший, Вяземский. Было также несколько фрейлин из подруг. Екатерина вышла к столу во всем черном, с опухшим от слез глазами. Толстый слой пудры покрывал ее лицо.

Чиновники и придворные встали, каждый стал подходить с соболезнованиями.

— Ах, оставьте господа! — вновь расплакалась императрица — Сегодня самый черный день за все мои годы в России. Ужасно, ужасно….

— Помилуй, матушка! — припал к руке Вяземский — Были и худшие времена. Надо держаться

— Как же держаться? — возражала Екатерина, вытирая слезы платком — Когда удар за ударом. В туретчине Гришу зарезали. А потери у Григория под Муромом каковы! Лучшие солдаты державы полегли. Семеновцы побиты почитай полностью. Сколько молодых дворян погибло…

Екатерина закрыла лицо ладонями. Пытаясь глубокими вдохами сдержать плачь.

Испуганные слуги, стараясь не глядеть на императрицу, начали вносить кушанья, разливать вино по бокалам.

— Прошу господа — императрица, успокоилась и указала на стол — Помянем героев.

Вельможи расселись, подняли первый тост за упокой души. Потом выпили еще. Лакеи принялись раскладывать кутью. Екатерина уставилась в свою тарелку из знаменитого Кабинетного сервиза. На фарфоре были изображены карты российских губерний. Змеились синие реки, высились пики гор. Как часто этот сервиз выручал императрицу. Обедаешь с какими — нибудь придворными, глянешь в тарелку и поражаешь аристократов знанием отечественной географии.

На этот раз сервиз нанес ещё один укол боли. На нем красовалась часть средней Волги с Нижним Новгородом и Казанью.